"Низкорослый, узкоплечий, широкобедрый пол мог назвать прекрасным только отуманенный половым побуждением рассудок мужчины: вся его красота и кроется в этом побуждении. С большим основанием его можно бы было назвать неэстетичным, или неизящным, полом. И действительно, женщины не имеют ни восприимчивости, ни истинной склонности ни к музыке, ни к поэзии, ни к образовательным искусствам; и если они предаются им и носятся с ними, то это не более как простое обезьянство для целей кокетства и желания нравиться. От этого происходит, что они неспособны ни к какому чисто объективному участию или интересу к чему-либо, и причина этому, я полагаю, следующая. Мужчина стремится во всем к непосредственному владычеству над вещами или посредством уразумения, или одоления и усвоения их. Но женщина всегда и во всем обречена только на посредственное господство, именно посредством мужа, каковым она только и может обладать непосредственно. Поэтому совершенно в натуре женщины смотреть на всё как на средство для приобретения мужа, и интерес их к чему-либо другому есть всегда только притворный и кажущийся, простой подвох, т.е. клонится к кокетству и обезьянству. Еще Руссо заметил, что "вообще говоря, женщины не питают пристрастия ни к какому искусству, не понимают в искусстве и не имеют никакого дарования (письмо к Д'Аламберу, примечание XX)" . Да и всякий, кто видит дальше внешности вещей, успеет заметить это. Стоит только присмотреться к направлению и достоинству их внимания в концертах, операх и драмах, видеть, например, их детскую наивность, с которою они продолжают свою болтовню во время исполнения прекраснейших мест величайших творений искусства. Если, действительно, греки не пускали женщин на драматические представления, то они были вполне правы; по крайней мере в их театрах можно было что-нибудь слышать. В наше время следовало бы изречение: “Taceat mulier in ecclesia” ("Пусть женщина молчит в церкви" (лат.),— дополнить или заменить следующим: “Taceat mulier in theatro” (“Пусть женщина молчит в театре” (лат.),— и написать его большими буквами хотя бы на театральном занавесе. Да, впрочем, от женщин нельзя и ожидать ничего иного, если принять во внимание, что самые блистательные представительницы всего пола никогда не производили в изящных искусствах ничего истинно великого и самобытного (оригинального) и вообще никогда не могли подарить свету какого-либо творения с прочными, непреходящими достоинствами. Это особенно поразительно в отношении живописи, техника которой доступна им по малой мере так же, как и нам, почему они так усердно и занимаются живописью, хотя всё-таки не могут похвалиться ни единым великим произведением, потому что в них нет ни малейшей объективности духа, которая именно прежде всего и необходима в живописи: они же повсюду ударяются в субъективность. Еще Huarte (Хуан Уарте (1520—1580) 300 лет тому назад в своём знаменитом сочинении “Examen de ingenios para las sciencias” (“Исследование способностей к наукам”) отрицал у женщин все высшие способности. Одиночные и частные исключения не изменяют сущности дела, и женщины, взятые в целом, были и остаются самыми закоренелыми и неисправимыми филистерами; поэтому при в высшей степени нелепом уравнении, в силу которого они разделяют сословие и титул мужа, они сами бывают постоянными возбудителями своего неблагородного честолюбия. Далее, вследствие того же свойства их преобладание и давание ими тона составляет порчу современного общества. Относительно их следовало бы принять за правило изречение Наполеона I: “Les femmes n'ont pas de rang” (“Женщины не имеют чина” (фр.); Шанфор (Chamfort) тоже весьма справедливо говорит: “Elles sont faites pour commercer avec nos faiblesses, avec notre folie, mais non avec notre raison. II existe entre elles et les hommes des sympathies d'épiderme et très peu de sympathies d'esprit, d'âme et de caractère” (“Они созданы для того, чтобы входить в сношения с нашими слабостями, с нашим сумасбродством, но не с нашим разумом. Между ними и мужчинами существует влечение тел, лишь очень редко — влечение умов, души, характеров” (фр.)
Они суть sexus sequior, во всех отношениях ниже стоящий второй пол, слабость которого следует поэтому щадить, но воздавать которому почтение, благоговение смешно выше всякой мерыи роняет нас в их собственных глазах Раздвоив человеческий род на Две половины, природа провела разделительную черту не по самой середине. При всей полярности различие между положительным и отрицательным полюсами не только качественное, но в то же время и количественное. Именно с такой точки зрения смотрели на женщин древние и восточные народы, почему они правильнее определили принадлежащее им место, чем мы с нашею старофранцузскою галантерейностью и нелепым женопочитанием — этим высшим цветом германской глупости, которое послужило только тому, чтобы сделать их до того высокомерными и беззастенчивыми, что они порою напоминают священных обезьян Бенареса, которые в сознании своей святости и неприкосновенности позволяют себе всё и вся.
Женщина Запада, именно “дама”, находится в фальшивом положении, ибо женщине, правильно называвшейся у древних sexus sequior, отнюдь не пристало быть предметом почитания и обожания, держать выше голову, чем мужчина, и иметь одинаковые с ним права. Мы видим достаточно последствий этого fausse position (ложного положения (фр.)
Поэтому было бы весьма желательно, чтобы и в Европе было опять отведено этому № 2 человеческого рода его естественное место и был положен предел дамскому бесчинству, над которым не только смеется вся Азия, но посмеялись бы и Рим, и Греция. Последствия этой меры в общественном, гражданском и политическом отношениях были бы неисчислимы. Европейская дама есть существо, которое не должно собственно существовать; должны быть хозяйки дома и девушки, надеющиеся сделаться таковыми, а потому и воспитывающиеся не для высокомерия, а для домовитости. По той именно причине, что в Европе есть дамы, женщины низшего сословия, т.е. большинство женского пола, гораздо несчастливее, чем на Востоке".
Артур Шопенгауэр, "О женщинах" (из "Parerga und Paralipomena"), 1851.
"Это случилось на днях, во время лекции, когда один из присутствующих поинтересовался, почему автор этих строк в своих романах частенько придает женским персонажам мужские доблести. В результате ряда уточнений выяснилось, что упомянутые мужские качества - храбрость, независимость и агрессивность. Моего собеседника крайне шокировало, что придуманные мною женщины способны управляться со шпагой и пистолетом, драться за свою жизнь или за жизнь других, участвовать в заговорах и даже убивать во имя таких вещей, как дружба, любовь, верность мужчине или идее и даже личная честь.
Я ответил, что не знаю, какие женщины окружают его, но иметь дело с женщиной смелой и решительной, способной в случае чего взяться и за оружие, - это честь. И многие из нас, мужчин, никак не желают согласиться, что из-за нелепого средневекового представления о даме исключительно как о хрупком объекте рыцарского почитания, женщине в книгах и художественных фильмах отводится только роль подруги или статистки сильного и отважного героя-мужчины. Не верите - пересмотрите фильмы, полистайте книги, особенно "экшн" и приключенческие. В них женщины - даже самые крутые или роковые - только попискивают, когда дело принимает совсем уж плохой оборот, и прижимаются к крепкому, потному плечу мачо, который, в лучшем случае, вознаграждает их потрясающим совокуплением или позволяет - но только если сам ранен или рискует вот-вот погибнуть от меча злодея, - позволяет, чтобы она, кое-как, чуть ли не задом наперед ухватив обеими дрожащими руками пистолет, совершенно случайно влепила мерзавцу пулю в спину.
А оказывается, что все обстоит абсолютно не так. Мы можем долго рассуждать о мужских и женских доблестях, не оглядываясь на Голливуд. Чтобы далеко не ходить за примером: женщина, которая каждый день встает чуть свет, после уборки в доме идет по магазинам, возвращается только к обеду, присаживается ненадолго, чтобы посмотреть телесериал, а потом готовит ужин, да еще позволяет благоверному в субботу поизмываться надо собой, - эта женщина обладает куда большей силой, храбростью и выдержкой, чем то животное, которое, теоретически, ее содержит.
Вспомните-ка. Никто не переносит с такой стойкостью болезни и страдания, как свои собственные, так и чужие: женщина ухаживает за больными, сражается с превратностями судьбы, в муках рожает - а иной раз и зачинает - детей, а что до верности и чувства долга, тут многим мужьям стоило бы у нее поучиться. Если же дело доходит до причинения телесного вреда, то, когда женщина раскрывает наваху (испанский нож), она, в отличие от большинства мужчин, делает это не ради того, чтобы пошуметь и покрасоваться, а для того, чтобы действительно убить. С другой стороны, влюбленная женщина способна любить так самоотвережнно и страстно, и совершать поступки, и принимать решения так, как даже не снилось нам, мужчинам, столь разумным и правильным. Никто и ничего - ни семья, ни муж, ни социальные условности - не остановят женщину, решившуюся на поступок, а если она оказалась нашим противником, ничто так не уязвляет нашу чванливую мужественность, как ненависть или презрение умной женщины.
Однако помимо того, что женщина последовательнее и отважнее мужчины, она еще и более просвещена. И дело тут не в том, что, как утверждают некоторые глупцы, у нее больше свободноо времени, а в том, что она менее эгоцентрична, то есть более любознательна по отношению к окружающему миру. Женщина владеет бОльшим количеством глобальной ифнормации, потому что смотрит больше фильмов и телепрограмм. Она больше читает. Любому книготорговцу известно, что семьдесят процентов его клиентуры - молодежь и женщины. Мы, мужчины, слишком заняты: мы считаем, принимаем фундаментальные решения, отрабатываем перед зеркалом суровое выражение лица, бедняги, хвалимся своей выдержкой, которая рушится, как только оказываются затронутыми наше имя в зарплатной ведомости или наш статус, а у женщин как будто есть некий секретный запас прочности, чтобы при любых обстоятельствах взять себя в руки.
Взгляните на статистику. Помимо своего присутствия в других секторах, женщины уверенно лидируют в гуманитарных областях или, по крайней мере, в том, что от них осталось на сегодняшний день. Так что теперь, когда так скверно заканчивается этот век, среди смятения и неразберихи надвигающейся на нас ночи, холодной, как компьютеры, которые зачинают людей при помощи микрочипов вместо сперматозоидов, женщины могут в конце концов стать для культуры тем же, чем были средневековые монахи в окопах своих монастырей, в то время как мир вокруг них рушился. И это будет их местью, их историческим реваншем над нашей глупостью и нашим неоправданным самодовольством.
Мужские доблести, сказал тот тип. Позвольте мне рассмеяться, ответил я. Дай-то бог нам, мужчинам, обладать кое-какими из этих доблестей".
Артуро Перес-Реверте, "О женщинах и мужских доблестях" (статья для журнала "Эль Семаналь"), 1994.
